Сергей Стукалов, «Ронин траст»: «С дипломом Физтеха путь мне был один — на финансовый рынок» - «Финансы»

Поколение финансистов, которому сейчас «чуть за 40», создавали нашу финансовую систему — ту, в матрице которой мы сейчас работаем. О том, как с дипломом физика-авиационщика человек стал адептом рынка коллективных инвестиций, и о том, должны ли у хорошего специалиста этого рынка «гореть глаза», в беседе с порталом «Новости Банков» рассказал генеральный директор управляющей компании «Ронин траст» Сергей Стукалов.

— Как вы попали работать на финансовый рынок, ведь по образованию вы отнюдь не финансист?

— Да, я учился в МФТИ. И по окончании его Центральный институт авиационного моторостроения, куда меня пригласили в аспирантуру, предложил мне в качестве будущего места работы, собственно говоря, себя. Я спросил будущего работодателя: а в финансовом плане как будет оценен мой труд? Мне ответили: 40 тысяч рублей в месяц зарплаты и койко-место в общежитии в Лыткарино. Вроде бы на первый взгляд это и неплохо для парня из Воронежа…

— Год-то на дворе стоял какой?

— 1993 год. Но я же понимал, что шансов, в общем-то, куда-то из Лыткарино выбраться у меня с этой работой немного. Я не был блестящим студентом. Быть может, со временем я стал бы добротным инженером-физиком, но не более того.

В это же время некоторые выпускники нашего факультета, примерно с 1990 года, уже успели создать и успешно развивали банк. Это был Тверьуниверсалбанк.

— То есть знаменитую «Тверь», ТУБ, создали физтеховцы?

— Да. И некоторые имена «отцов-основателей» до сих пор «звенят». Например, Андрей Нескородов, до недавнего времени он руководил концерном «Алмаз-Антей».

Сергей Васильев, один из двух бенефициаров группы «Русские фонды». Андрей Николаевич Епишин — это член Совета федерации, руководитель комитета по бюджетам. С кем-то из основателей банка я был знаком еще по учебе в институте, по увлечению альпинизмом. Ну и я пришел к ним со словами: а не возьмете ли меня куда-нибудь? Просто я очень хотел остаться в Москве. Потому что у меня в Москве была большая любовь, и я думал о том, как мне в Москве закрепиться. Я мог бы вернуться в Воронеж: к моменту окончания института у меня был вызов в Воронеж, в ракетно-космическое КБ, которое двигатели разрабатывает. Правда, из-за неполадок в этих двигателях у нас бывают сбои в запуске ракет в космос — всем известно, что «Прогрессы», увы, иногда падают. Может, вернись я в Воронеж, я бы и разрабатывал двигатели второй ступени этих самых «Прогрессов», РД 0112 что ли. Но вот в силу личных обстоятельств пришлось мне остаться в Москве.

— Вы на ней женились? На той девушке, из-за которой остались в Москве?

— Нет, мы с ней разбежались через какое-то время.

«Тверь», который лопнул

— Но в Тверьуниверсалбанк все же попали?

— Да, в «Тверь» я попал, причем мне предложили там низовой уровень инкассатора-пересчетчика. В пункт обмена валюты.

— Послушайте, Сергей Александрович, у вас внешний вид, простите, Олега Табакова из «12 стульев», когда он играет роль застенчивого воришки. При всем моем уважении к вам — а вы вложили в меня колоссальный объем знаний о фондовом рынке — я не могу представить вас инкассатором!

— Да я и не спорю, что из меня никакой инкассатор, тут вы абсолютно правы. Да и пересчетчик хреновый, как оказалось. Пошел я работать в пункт обмена валюты около метро «Новослободская». Я там сидел в каком-то модном, как сейчас говорят, бутике, а тогда это была какая-то лавка, которая торговала шубами, еще каким-то, простите, элитным тряпьем. Я просидел там ровно три недели.

Из достижений того времени: я в течение второй недели работы принял фальшивую стодолларовую банкноту. Я прокатал ее через кэш-скан, прибор мне сказал, что она нормальная. Когда пришли люди валюту покупать, попросили ее снова прокатать. Я прокатал, она у людей на глазах один раз не прошла, а второй — прошла нормально. Они говорят: нет, парень, такую не возьмем, замени. Я заменил. А эту потом начал исследовать. Провел по ней резинкой, обычной стирательной, а волоски, которые были на бумагу наклеены, и отвалились. Озадачился. Засунул купюру под ультрафиолет, а там, где резинкой потерто, в ультрафиолете сияет все. Ну так я и понял, что принял фальшивую купюру. А второй минус этой прекрасной работы — когда я дела сдавал, ко мне пришел приемщик. Так и сяк считали, а 30 долларов я не досчитался. Куда делись, хрен их знает. Итого у меня зарплата за первый месяц была $160, а я проторговался на $130.

— И так вы поняли, что в работе с наличными деньгами вы бесперспективны?

— Я понял, что надо мне куда-то валить, и пошел консультироваться с людьми, которые меня взяли в банк. Надо же такому случиться, что один из друзей был начальник IT всего московского филиала Тверьуниверсалбанка, а второй друг в то время, однокурсник, был начальником отдела ценных бумаг. И когда приехал я к ним на Большую Тульскую, дом 46, они встретили меня вместе. И я говорю им: слушайте, хочу перейти, ну не могу я с наличными деньгами работать, возьмите куда-нибудь. Один говорит: ну хочешь я тебя к себе программистом возьму? А мне физтеховское образование позволяло работать каким-нибудь программистом. Второй говорит: у меня вакансия в отделе ценных бумаг.

— Прямо картина маслом: Буриданов осел на перепутье!

— Но-но! Я молодой же был. Я говорю: слушайте, ну скажите мне, к кому идти, потому что я вообще ни хрена не понимаю в жизни. Всего 23 года. И программист говорит: ну вообще у банкиров жизнь поинтересней. Вот я в результате и пошел в отдел ценных бумаг. Алексей Новиков был тогда начальником отдела ценных бумаг, царствие ему небесное, умер в прошлом году. Он казался молодым да ранним, и очень хорошим руководителем. Он мне немного объяснил по этим ценным бумагам, потом послал на курсы. И через год я стал начальником группы собственных акций банка.

— Тверьуниверсалбанк планировал выводить свои акции на рынок?

— Да, «Тверь» в то время был одним из эмитентов, который активно раскручивал свои ценные бумаги. Причем это был актив, который в тот момент реально чего-то стоил. Так я и начал развиваться в рамках ценно-бумажной деятельности. Потом работать с акциями только Тверьуниверсалбанка мне стало тесно, и меня начали совать на всякие другие проекты. Например, у нас в банке был в залоге пакет акций «Красного октября». На тот момент эти бумаги принадлежали каким-то непонятным структурам. Они кредит банку не вернули, поэтому залог банку и остался. И меня послали оформить эту сделку. Я ее оформил. Ну и понеслось.

— Чем еще пришлось заниматься?

— Например, было принято решение оформить программу американских депозитарных расписок (ADR) на акции банка. И мне пришлось попытаться развивать программу ADR.

— Собственными силами? Развивать программу ценных бумаг по стандартам рынка США внутри одного русского банка?

— Мне дали юристов, и они нашли американскую фирму-подрядчика. Помню условия этого договора. Я ж в тот момент ничего не знал про американский рынок, честно говоря, и английский мой тогда еще хуже был, чем сейчас. Я встречался с этими иностранцами. Они говорят, что условия нашего сотрудничества такие: банк по предоплате должен перечислить им $50 тысяч, мы с тобой, Сергей, везде ездим, устраиваем роад–шоу, знакомим тебя с брокерскими домами, говорим, что делать и чего не делать. Ну и в конце срока выставляем счета за работу. Первый счет был такой: из предоплаты $50 тысяч — разговоры с Сергеем Стукаловым по телефону — $43 тысячи, роад-шоу — $7 тысяч, спецусловия — $5 тысяч. Итого: вы нам $5 тысяч должны. Ну вот примерно так.

— Из банка вас за разбазаривание народных денег не выгнали?

— Нет, но обратили внимание, что я ерундой занимаюсь, и отправили меня в отдел разработки проектов. Сейчас бы это назвали корпоративным финансированием. Это были такие реально большие, красивые, серьезные проекты. В тот момент, а это середина 90-х годов прошлого века, в России был кризис неплатежей, и было модно пытаться расшивать вот эти неплатежи. Пытались делать всякого рода денежные суррогаты.

— Даже я помню вексельную программу Тверьуниверсалбанка!

— Да, у банка была обширная вексельная программа. Кроме того, у банка были очень неплохие завязки с администрацией Тверской области, поскольку это был опорный банк региона. Администрация предложила нам создать что-то типа чекового обращения. Банк эмитирует чек и гарантирует платежи по нему. Чек выпускался в обращение, через несколько передаточных звеньев он инкассировался, и в результате расшивались неплатежи. В этот момент я понял, что мне чертовски не хватает финансового образования и знаний языка.

— А то так и будут на $47 тысяч выставлять счета за телефонные разговоры.

— Именно так. Я подготовился к поступлению в Финансовую академию, почему-то казалось, что самое то, что мне надо, и туда поступил. А следующим этапом у меня было изучение языка. А потом я планировал продолжить образование на Западе. В какой-то момент, когда я учился в Финансовой академии, Тверьуниверсалбанк лопнул.

— В чем вы сами видите причины краха банка?

— Почему банк остался без средств, непонятно, по этому поводу есть хороший блог Сергея Васильева. Он там объясняет свое видение того, почему все случилось так, как случилось. Меня всегда поражал масштаб физтеховских ребят, их фантастическая энергия, фантастические какие-то выдумки. Это каким же надо обладать незаурядным умом, чтобы такие проекты разрабатывать! Но там была и засада. Они же все физики. А у физиков, если решение по размерности подходит и по порядку величины все более или менее нормально, то физики считают, что все прекрасно. Поэтому мне так кажется, что из-за этого Тверьуниверсалбанк и рухнул. В банке было создано и реально работало много интересного: межбанковский расчетный центр, уникальная вексельная программа, корпоративные финансы. В общем, этот банк — это прекрасная школа жизни, но вот в какой-то момент большая структура сама рухнула под своей же тяжестью.

В начале славных дел рынка коллективных инвестиций

— До сих пор в вашем послужном списке мы видим банк. Как же вас занесло на рынок коллективных инвестиций?

— Один из проектов, который рассматривался в банке на последней стадии его жизни, была инициатива создания инфраструктуры для распространения паев паевых инвестиционных фондов. Идея разрабатывалась в качестве ответной меры на пирамиды типа МММ. Правительство создало фонд обманутых вкладчиков, куда стаскивало остатки всех этих мошеннических компаний. Было решено в фонд переводить оставшееся от пирамид имущество, как-то его распродавать и пытаться с обманутыми вкладчиками расплачиваться, Но по дороге стало ясно, что в нашем народе жива страсть…

— К обогащению через ничегонеделание?

— Да. К извлечению прибыли не из своего труда, а из постулата «мы сидим, а денежки идут». Но цивилизованным путем. Изучили мировой опыт. С этой целью на деньги мирового банка была нанята компания «Артур Андерсон», которая нам всем сообщила, что цивилизованно это на Западе называется mutual funds. Ну как уж сумели, так и перевели. Получился термин паевые инвестиционные фонды — ПИФы.

— А английский язык-то вы выучили все-таки?

— После окончания Финансовой академии в 1998 году я пошел на курсы делового английского при Министерстве иностранных дел и три года там учил язык. Но меня научили там азам дипломатической переписки. Это манера изъясняться исключительно корректно, но словарный запас дает хреновый. И самое главное, что на курсах при МИДе дают тот язык, на котором не говорят финансисты. А когда нет практики, и ты не знаешь слов, то ты выученное очень быстро забываешь. По этому поводу могу отметить, что пару лет назад я в рыбацкой деревушке Сабауди в Италии, в провинции Латина, иду это я по берегу моря, а навстречу мне идет дедок, такое впечатление, что рыбак. Дедку лет 80. Он еле движется. А мне куда-то надо попасть, условно в магазин. И я у него на моем дипломатическом английском спрашиваю: как бы мне найти магазин?

— Sorry, sir… Can you help me? I need a shop!

— А в ответ этот чувак итальянский, предполагалось мною, что рыбак, на изысканнейшем английском, адаптированном для такого мудака, как я, объясняет, как пройти. Причем так объясняет, что я понимаю. И я могу оценить красоту его языка. Я задумался, почему такая разница между знанием языка в России и в Европе. У нас вся страна 6 тысяч километров с одного края до другого. А там вся эта Европа как несколько наших областей. И они там просто вынуждены между собой договариваться. Швейцария — три языка, все разом там говорят по-французски, по-немецки и по-английски. Все, к кому ни подойди. Если бы у нас такая же территория бы была, у нас тоже бы все разговаривали на иностранных языках. А у нас просто это не нужно.

Короче, инфраструктуру паевых инвестиционных фондов планировалось создавать на базе Тверьуниверсалбанка, потому что банк обладал, во-первых, широкой филиальной сетью, во-вторых, у него был межбанковский расчетный центр, который по тем временам быстро обрабатывал платежи. Ведь это были те времена, когда курьеры в банк возили платежки, и деньги шли от одного конца до другого по неделе. Даже если концы находились в одном здании.

— Но ведь кроме Тверуниверсалбанка и правительства еще были люди и структуры, которые работали над созданием рынка коллективных инвестиций России?

— Драйвером развития там были две знаменитые женщины. Это Юля Загачин и Элизабет Хиберт из компании «Паллада эссет менеджмент». А специально для того, чтобы народ больше не обманывали грубо и цинично, была создана Федеральная комиссия по рынку ценных бумаг (ФКЦБ) под руководством Дмитрия Валерьевича Васильева. Внутри ФКЦБ был прообраз нынешнего департамента коллективных инвестиций, который возглавляла Светлана Владимировна Лармина. Когда Тверьуниверсалбанк лопнул, мне надо было работу искать. Я, опять же, пошел посовещаться с умными людьми, куда бы мне пойти трудиться. И мне один умный человек сказал: я не знаю, кем ты хочешь быть, но я точно знаю, кем не хочу быть я.

— И кем он не хотел быть? И вы, соответственно, тоже не захотели?

— Дилером рынка государственных ценных бумаг. Почему? Потому что это работа без будущего. В моей жизни есть несколько людей, которым я доверяю, просто верю их жизненной мудрости. Один из них — это Блохин Алексей Борисович. Второй — Сергей Викторович Яцишин.

Потом появились еще несколько людей, которые четко помогли мне расставить в жизни приоритеты. К сожалению, они сейчас начинают уходить. И, соответственно, остается мало тех, кого хотелось бы слушаться и к кому надо пойти посовещаться. Например, мой отец, обычный инженер ракетно-космического КБ, в результате приватизации вложил все свои ваучеры в акции «Газпрома». Когда он умирал, его пакет акций «Газпрома» стоил фантастических денег. Знаете, это чуть ли не единственный человек, который, не занимаясь активными спекуляциями, зрил в корень. И мне осталось после него наследство, которое до сих пор финансово весомо даже для меня.

«Понимая пагубность привычки к азартным играм, никогда не играю на компьютерах»

— Не хочу учиться, хочу жениться. Идти в дилеры не захотели. А куда идти?

— Поскольку в то время у меня не было вообще никаких идей, кем я дальше хочу быть, а в индустрии паевых фондов знания какие-то уже приобрел, то я пошел к Юле Загачин. Говорю: помоги устроиться. И она сказала, что понимает, что я знаю нормативную базу. Я ведь с 1995 года сидел и читал, какие указания ФКЦБ понавыпускало. Положение о ведении реестра, положение о паевых инвестиционных фондах, типовые правила и проспект эмиссий паевых инвестиционных фондов. Какое первое место, куда можно было бы пойти в те годы, лично вам приходит на ум?

— Мне по старости лет на ум приходит «Тройка Диалог», ныне Сбербанк CIB.

— Вот и правильно, что приходит. Давай, говорит Юля, попробуем в «Тройку» тебя запихнуть. И пошел я в «Тройку» на собеседование. Там сидел Гор Борисович Нахапетян, как сейчас помню.

— Он и по сей день жив и здоров.

— Я знаю. Так вот, он со мной побеседовал и спрашивает: ну и как ты оцениваешь перспективу паевых инвестиционных фондов? Я говорю, что лично мне идея кажется очень здравой. Но проблема в том, что наш народ постоянно кто-то обманывает, поэтому у нас и нет культуры какого-то долгосрочного инвестирования. У нас в России даже сейчас то ли всего один, то ли пять процентов населения планируют свою жизнь на 20 и более лет вперед, а основная часть, по-моему две третьих, считают, что дай бог до конца года дожить.

Вот, соответственно, я и сказал, что в ближайшие лет пять идея ПИФов точно не полетит. Мне говорят: ну ладно, мы тебя выслушали. Давай, парень, ты нам не звони, мы тебе позвоним сами. Я сижу, жду, как честный юноша, что они мне позвонят. Ну понятно, потом попытался узнать, что же не так я сказал. Людям, которые просили за меня, ответили: хороший парень, квалифицированный, но глаза не горят.

— Люблю я это дело, эту формулировку: у вас глаза не горят!

— В «Тройке Диалог» на тот момент работали три человека. Сейчас, когда я народ сам нанимаю на работу, для меня важно, чтобы человек сам верил в то дело, которым он собирается заняться. И есть люди, которые по жизни, по складу характера — сейзлы, у них глаза всю жизнь горят. Уж даже не знаю, что они в свои глаза капают, чтобы огонь в них полыхал. А есть аналитики в конце концов. Руководители, они не за глаза нанимаются. Они должны уметь критично мыслить.

— Ну и что дальше? С «Тройкой» не сложилось.

— С «Тройкой» не сложилось, но работу над ошибками я сделал и дальше приходил на собеседования с горящими глазами.

— Сергей Александрович! Я вас знаю больше 15 лет! Вы и горящие глаза — это такие какие-то очень разные вещи. Плохо совместимые в одном теле.

— Но раз для работодателя нужна такая чушь, как горящие глаза,— глаза-то надо было и мне зажигать. Я в какой-то момент понял, что глаза зажигаются, когда предпринимаешь какие-то действия, чтобы они горели.

— Это какие? Закапать в них что-то или нюхнуть?

— Глубоко внутри я человек казарменный и, понимая пагубность привычки к азартным играм, никогда не играю на компьютерах. Вообще никогда.

— На деньги?

— Да вообще никогда не играю. Я считаю, что это потеря времени. Какие навыки ты приобретаешь, играя на компьютере? Только какие-то эндорфины, которые возбуждают некоторые участки мозга. Поэтому я повадился за час до собеседования сидеть и играть. Тупо играть, чтобы глаза выпучивались от энтузиазма.

— Помогло?

— Помогло. После посещения ряда собеседований мой опыт понадобился в «ОФГ инвест». Мне сказали, что с удовольствием меня возьмут. В то время Борис Григорьевич Федоров был большой энтузиаст ПИФов. Мне было 26 лет. Говорят: ну ок, берем! Для меня это глоток воздуха был, потому что я полгода сидел без работы. В общем, уже затосковал. И единственный плюс был в том, что я это время не совсем потерял. 26, уже ближе к 27 годам, и я решил жениться, пользуясь передышкой в работе и время это посвятил поиску невесты, потом бизнес-проекту под названием «Надо жениться». Говорят мне: выходи на работу 1 февраля, это была суббота, как сейчас помню. А у меня на 1 февраля назначена свадьба. Я говорю, а можно я 4 или 5 февраля выйду, а то у меня 1 февраля свадьба? Хоть один день можно с женой побыть? Медовый день. Вот 4 февраля я и вышел в компанию «ОФГ инвест».

— Кем?

— Каким-то доходягой, который должен был заниматься привлечением клиентов. Поскольку компания ОФГ приняла решение в тот момент сильно расширить штат. Там уже был директор, управляющий компанией, от акционеров пришел главный бухгалтер, чтобы следить за финансовыми потоками. Наняли еще одного чувака, который должен был клиентов привлекать, это был я, и второго чувака, который должен был заниматься учетом пифовской деятельности.

— Вы и клиенты — это примерно то же самое, что вы и инкассация.

— Честно говоря, с клиентами мне работать нравится. Но не со всеми клиентами, у каждого продавца есть какое-то свое кредо. Одни общаются панибратски, вторые общаются как-то клиента продавливая. А мое кредо было — интеллектуальный продавец. Поскольку я хорошо знал нормативку, я писал правила паевого инвестиционного фонда. И поскольку я правила ПИФа писал сам и первый, я был очень такой весь из себя интеллектуальный. В то время было всего-то штук пять управляющих компаний. И уникальность нашей конторы была в том, что мы создали фонд «Петр Столыпин», который, по-моему, до сих пор существует.

Это первый паевой инвестиционный фонд акций. Все те компании, кто до нас успел выпустить на рынок ПИФы, делали паевые инвестиционные фонды госбумаг, ГКО и ОФЗ. Тема хорошая, и сейчас это некий аналог фондов инструментов с фиксированной доходностью или денежного рынка. Но мы создали первый ПИФ акций. Точка продаж была одна, в офисе управляющей компании. Если управляющая компания куда-то переезжала, то пункт продажи этих паев тоже куда-то переезжал. И это было жутко неудобно. Ведь человек приходит на старое место, а там никого нет. Он начинает разыскивать, куда делся офис, может быть, его снова обвели вокруг пальца мошенники. И ему надо было объяснять, что нет, не мошенники, просто физически переехали. Управляющая компания ведь покупает реальные активы, в отличие от МММ. Но мне это приходилось объяснять пайщикам снова и снова каждый раз. И поскольку дело было тогда совсем новое, то в качестве продавца я был не самый и плохой. Потому что у меня, наверное, три четверти времени уходило на объяснение принципов работы… Анекдот есть. Преподаватель один с другим разговаривает, говорит: слушай, ну студенты тупые… представляешь, я им четыре раза объяснял, уже сам понял. Так и я. Пока я клиентам правила работы фонда объяснял, я сам понял, как этот рынок работает.

Как продавать паи нефтяникам, не слезая с вездехода

— Ну а потом случилась девальвация, 1998 год, кризис. Активы ПИФа «Петр Столыпин» сдулись до минимальных размеров, стоимость пая упала, причем упала даже в рублях, уж я молчу про то, что в валюте это были вообще ничтожные суммы. Было несколько волн сокращений в компании. В результате предпоследней осталось четыре человека. Генеральный директор, главный бухгалтер, главный счетовод и я, клиентщик. А потом приняли решение, что всех нас может заменить главный счетовод. Его и оставили. А чтобы акционерам управляющей компании было с кем разговаривать, решили оставить генерального директора. Меня и главного бухгалтера сократили. Главный бухгалтер пошел работать в ФНС, в центральный аппарат. А у меня был период отступничества от фондового рынка. Я ушел заниматься зачетами. В компании «Росгазификация» я проработал примерно год, пытаться заниматься зачетами по газу. Деятельность настолько была не моя, я там был крайне неуспешен, что, понимая это, я при первой возможности оттуда свалил.

— И снова в объятия фондового рынка и коллективных инвестиций?

— Да. Свалили мы в инвестиционную группу «Солид». Нас, четырех человек из ОФГ, приняли просто командой. Мы и создали новую управляющую компанию «Оптимум капитал менеджмент», создали там какие-то ПИФы и начали распространять их паи. «Солид» была близка к «Татнефти». Соответственно, наша первая клиентская база была работники «Татнефти». Мы ездили по нефтегазодобывающим участкам, занимались распространением паев там. Дальше было много всего интересного. Мы организовали первые удаленные (не в Москве) пункты приема паев, мы получили опыт работы с нефтяниками, которые люди богатые, но для них это тоже был совершенно новый продукт. А в Татарии с финансовой грамотностью тогда было из категории «так себе». Правда, именно в Казани — одна из самых живых была ассоциаций профессиональных участников фондового рынка, казанская НАУФОР, и хорошее отделение комиссии по ценным бумагам, но это все было в Казани и в окрестностях. У нас гнездо «Татнефти» — город Альметьевск и один из нефтегазодобывающих участков там.

— Живо представляю вас на вездеходе, приезжающего на нефтедобывающий участок, рассказать о том, что такое ПИФы.

— Там все было сильно проще. В нефтянке обычно так: есть уважаемый человек, который если сказал, что я этим пацанам верю, то за ним народ идет. И вот в «Татнефти» был дядя по фамилии Фельдман. Его пришлось очень долго убеждать, что наше дело того стоит — продавать людям паи. Чувак был очень старый, очень уважаемый, но с удивительно светлой головой. Он во все это дело поверил, он пытался прощупать нас, что мы не мошенники. Но и группу «Солид» вообще в «Татнефти» знают и уважают. В общем, он понял, что мы не с улицы пришли. Он сам поверил и сказал руководителям нефтегазодобывающих участков, что то, что мы предлагаем, нормально. А те рассказали нефтяникам на буровых. Народ к нам и пошел. И мы были очень успешны в работе с нефтяниками. Сколько-то лет мы там проработали, а потом с нас начали требовать планов продаж. А мы к тому моменту уже и так сделали все, что могли. В общем, наша команда из ОФГ маленечко подраспалась. Я понимал, что скоро станут жестко требовать победных реляций о сногсшибательных результатах. Поэтому я почесал голову и ушел работать в Гута-банк. Во время работы в «Гуте» я и встретил начало пенсионной реформы, которую сейчас правительство сворачивает. Но это другая история.